Переход на главную страницу

Японский бум в России

От рассвета до заката

Василий Молодяков

доктор политических наук, ведущий научный сотрудник Института Востоковедения РАН, профессор университета Такусёку (Токио)

 

Более двадцати лет я занимаюсь проблемой взаимного восприятия наших стран и народов как в исторической перспективе, так и в современности. Это было темой моих первых научных работ, диссертации, защищенной в Московском университете, и двух книг, одну из которых я написал в соавторстве с Александром Кулановым, знатоком Японии и глубоким исследователем кросскультурных коммуникаций. Поэтому я хочу изложить свое видение проблемы образа Японии в России, отчасти касаясь и проблемы образа России в Японии, где я живу и работаю более 15 лет.

В японском языке используется только одно слово «имэдзи», в русском языке два слова – «образ» и «имидж», значение которых близко, но не совсем идентично. Слово «Образ», как известно, имело первоначальное значение «икона». Сейчас мы используем его для обозначения тех представлений об окружающем мире, которые складываются в головах реципиентов относительно самостоятельно, стихийно. По-японски это можно перевести с помощью иероглифа 観 (Росиадзин-но Нихонкан, Нихондзин-но Росиакан). Термином «имидж» мы обозначаем то представление о стране, которое сознательно конструируется, будь то на официальном или на неофициальном уровне. Его можно обозначить словом イメージ.

Образ Японии в России начал формироваться практически без участия самой Японии, которая занялась сознательным имиджмейкингом только в период «открытия страны» в 1860-е годы, в частности путем участия во всемирных выставках в Лондоне и Париже. После реставрации Мэйдзи японский имиджмейкинг принял активный и целенаправленный характер, однако лишь в малой степени затронул Россию, поскольку основные расчеты тогдашнего руководства страны были связаны с такими державами как Великобритания и США, отчасти Германия и Франция.

«Столкновение цивилизаций»

До русско-японской войны 1904-1905 годов Япония оставалась для России далекой экзотической страной, имевшей несомненную прелесть для поэтов и художников, но реально знакомой только узкому кругу специалистов из числа дипломатов, ученых или путешественников. Интерес к ее культуре и искусству начал формироваться у русского «образованного сословия» еще до войны, но имел сугубо индивидуальный характер. Первым толчком к нему стали выставки произведений японского искусства из коллекции морского офицера Сергея Китаева, которые прошли в Санкт-Петербурге и Москве в 1896 и 1897 годах. Именно они пробудили интерес к Японии у таких художников как Николай Рерих, Анна Остроумова, Игорь Грабарь.

Несколько позже, учившиеся в Европе русские художники привезли оттуда моду на «жапонизм» – увлечение не только японским изобразительным и прикладным искусством, но и предметами быта. Парадокс в том, что они вошли в моду именно в годы русско-японской войны и не воспринимались как нечто вражеское. С одной стороны, русские авторы лубочных картинок того времени карикатурно и даже унизительно изображали японцев – но почтительно относились к императору Мэйдзи, потому что он был монарх, как и российский император. С другой стороны, в больших городах, прежде всего в Петербурге и Москве, даже у не очень богатых людей, в моду вошли японские кимоно, ширмы, веера, гравюры укиё-э, свитки какэмоно, лакированные шкатулки.

Яркий пример этого – описание будуара Софьи Петровны Лихутиной, героини романа классика русского символизма Андрея Белого «Петербург». Оно неоднократно цитировалось, поэтому не буду приводить его. Интересно другое: японские атрибуты будуара героини, которую еще один персонаж называет – правда, с негативным оттенком – «японской куклой», даны в романе именно как примета времени, как характерная черта петербургской семьи «среднего класса» в 1905 году. Возможно ли было нечто подобное в Японии в те же годы?

Разумеется, во время русско-японской войны и даже в предшествующие ей годы восприятие Японии в России не было исключительно идиллическим. Японская экспансия – я не вкладываю в это определение никакого негативного значения, так как экспансию тогда вели все крупные и многие не очень крупные державы – на Дальнем Востоке не могла не беспокоить наиболее прозорливых людей в России. Причем ими оказались не политики, явно недооценившие потенциал Японии, а потому и необходимость поддержания с ней партнерских отношений, а мыслители и поэты вроде Владимира Соловьева и Валерия Брюсова.

Русско-японская война, начавшаяся с нападения на Порт-Артур, многим показалась реализацией мрачных пророчеств Соловьева о нашествии на Россию и Европу «новых монголов» из его «Краткой повести об антихристе». Когда она была публично прочитана автором и появилась в печати в 1899-1900 годах, над ней смеялись. 1904 год показал, что Соловьев во многом оказался прав. Это произвело сильное впечатление на его мистически настроенных последователей, среди которых главное место занимал Андрей Белый, еще не написавший «Петербург». Японцы стали казаться уже не просто соседями или военными противниками, но некоей мистической силой, а война с ними трактовалась как столкновение цивилизаций. Так сказать, Хантингтон задолго до Хантингтона.

Два образа Японии

После русско-японской войны – и в результате этой войны – в русском сознании окончательно сформировались два образа Японии. Пользуясь расхожими выражениями тех лет, их можно определить как «страна гейш» и «страна самураев», «живописная Япония» и «желтая опасность». Казалось бы, они взаимно противоречат друг другу и даже исключают друг друга. Тем не менее, они мирно и гармонично сосуществовали в русском сознании и, в немалой степени, сосуществуют там и сейчас.

Хороший пример этого дает русская литература Серебряного века – зеркало тогдашнего российского общества или, во всяком случае, его «активной фракции» (части), если воспользоваться определением Бориса Акунина, русского писателя с японским псевдонимом. В 1910-е и 1920-е годы многие русские поэты пробовали создать на русском языке оригинальные танка и хайку, пользуясь, правда, не японскими оригиналами, а переводами на европейские языки (с них же делались и первые русские переводы). Этой моде отдали дань Валерий Брюсов и Андрей Белый, Давид Бурлюк и Самуил Вермель, Андрей Глоба и Ольга Черемшанова – крупнейшие мастера и начинающие авторы. Посетившие Японию Константин Бальмонт, Алексей Масаинов, Мария Моравская пишут о ней восторженные стихи, которых у меня набралось на большую и интересную антологию. Жаль, только издателя до сих пор нет. Одновременно переиздаются и выходят новые реалистические произведения о русско-японской войне: «Красный смех» Леонида Андреева, «Штабс-капитан Рыбников» Александра Куприна, «На японской войне» Викентия Вересаева и другие. Я назвал лишь самые известные – те, что читались по всей России. И, конечно, «Петербург» Андрея Белого, где японская тема – не главная, но очень важная, поскольку она неразрывно связана с двумя главными темами романа – революцией и провокацией.

Необходимо отметить, что оба этих образа сложились если не сами собой, то без целенаправленного имиджмейкинга со стороны как России, так и Японии. В годы русско-японской войны Япония провела масштабную пиар-кампанию в англоязычном мире, стремясь представить себя передовой страной западного типа и жертвой агрессии со стороны российского самодержавия. Эта кампания имела успех, особенно в Англии и в США, которые являлись геополитическими противниками России.

Царская Россия или вовсе не занималась своим пиаром, или занималась им плохо. Во всяком случае, эту «имиджевую войну», как называется наша с Александром Кулановым книга, Россия Японии проиграла. Попытки тогдашних российских властей разыграть карту «японских денег» в русской революции оказались в целом неудачными. Но не потому, что Япония не финансировала революционное и сепаратистское движение в Российской империи. Финансировали – это хорошо известно. А в основном потому, что общественность уже не верила официальной пропаганде или помогавшей ей националистической, правой журналистике.

«Золотой век» российско-японских отношений, последовавший за Портсмутским мирным договором 1905 года и продолжавшийся до русской революции 1917 года, в последнее время привлекает все большее внимание историков, хотя еще недостаточно известен широким кругам и в России, и в Японии. А жаль – внимательное изучение его исторического опыта могло бы помочь решению многих сегодняшних проблем и, во всяком случае, установлению «атмосферы доверия», о которой так любят говорить дипломаты обеих стран.

Идеологизация имиджей

Русская революция все радикально поменяла. Прежде всего она жестко идеологизировала и образы, и имиджи наших стран. «Русский» в Японии стал синонимом «коммуниста». Для одних это был идеал, для других – воплощение всех зол, два полюса. Боровшиеся с коммунизмом внутри страны, японские власти неизбежно должны были заняться имиджмейкингом, чтобы объяснить соотечественникам, что такое Советская Россия и чем она для них опасна. В свою очередь, большевистские хозяева России, исходившие из концепции «империалистического окружения», которую можно выразить формулой «кругом враги», должны были формировать образ «японского милитаризма» (позднее – «японского фашизма»), который постоянно угрожает «первому в мире государству рабочих и крестьян».

У подавляющего большинства русских не было национальной неприязни или презрения по отношению к японцам даже в периоды наибольшего политического противостояния двух стран

Должен заметить, что советская пропаганда – в отличие от американской или британской в годы Второй мировой войны – никогда не воспитывала негативного отношения к японцам по национальному или расовому признаку. Коротко ее сущность можно сформулировать так. «Японские милитаристы, капиталисты и помещики – наши враги. Японские рабочие и крестьяне – наши братья, которых эксплуатируют японские капиталисты и помещики». Это объясняет то, что у подавляющего большинства русских не было национальной неприязни или презрения по отношению к японцам даже в периоды наибольшего политического противостояния двух стран.

С точки зрения образа Японии в России, 1920-е годы во многом были продолжением предыдущего периода. Они отмечены такими знаковыми событиями, как приезд в Японию в 1926 году популярнейшего советского прозаика тех лет Бориса Пильняка, красочно описанный в его книге «Корни японского солнца», и гастроли в Советском Союзе год спустя театра Кабуки – кстати, первый выезд этого театра заграницу. Советский читатель с интересом читал произведения Акутагава и Танидзаки, а также первые переводы Анны Глускиной из «Манъёсю» – на сей раз сделанные уже с японских оригиналов. Так что образ «живописной Японии» был жив.

Имидж «японского врага»

Власти осуществляли общий контроль над информацией об окружающем мире, попадавшей в Советский Союз, но еще не проводили тотальный имиджмейкинг для внутреннего употребления. Ситуация изменилась с началом «Маньчжурского инцидента» осенью 1931 года и с дальнейшим резким ухудшением советско-японских отношений. Тогда Сталин велел начать «некрикливую», но масштабную пропагандистскую кампанию «против мерзавцев из Японии» (это его собственные слова). По причине пролетарского интернационализма о «желтой опасности» не могло быть и речи, но образ «страны самураев» превратился в имидж «японского врага», целенаправленного создаваемого пропагандой. В дело шло все, включая пресловутый «меморандум Танака». Советские писатели еще ездили в Японию, но от них стали требовать участия в «имиджевой войне». Это отчетливо видно по второй книге Пильняка о Японии «Камни и корни» о его приезде в эту страну в 1926 году. Вместо изящной прозы «Корней японского солнца» перед нами наспех написанная агитка, лишь на некоторых страницах которой видна рука мастера. Однако Пильняк был большой хитрец и под видом «самокритики» перепечатал в новой книге почти половину старой, от которой как бы отрекался.

Массовое сознание не хочет расставаться с химерами прошлого и собственными страхами, особенно если их подпитывают средства массовой информации

Воздействие этой массированной пропагандистской кампании, рассчитанной на людей недостаточно образованных и информированных, но жаждущих получить четкие ответы на все вопросы, сказывается до сих пор. Аналогичный процесс шел и в Японии, где его влияние тоже не исчезло. Массовое сознание не хочет расставаться с химерами прошлого и собственными страхами, особенно если их подпитывают средства массовой информации. Именно этот фактор – назовем его гальванизацией имиджевых трупов – очень мешает установлению атмосферы доверия. А поскольку этот процесс продолжается, то о взаимном доверии остается только мечтать.

С начала 1930-х и до конца 1950-х годов советская пропаганда создавала крайне односторонний имидж Японии. Но односторонний – не значит непременно отрицательный. Например, переводили многих японских писателей, но исключительно «прогрессивных», то есть коммунистов или сочувствующих им. На протяжении тридцатых годов имидж был преимущественно негативным. Напомню, что в конце 1930-х годов были репрессированы, посажены в тюрьмы или расстреляны, почти все советские японисты, как ученые, так и переводчики. После заключения пакта о нейтралитете в 1941 году пропаганда несколько сбавила обороты. Небольшая, но интересная деталь: в 1942 году в Москве был издан перевод известной книги Исии Кикудзиро «Дипломатические комментарии». В 1945 году ситуация опять переменилась – советскому руководству надо было объяснить вступление в войну против Японии, несмотря на наличие пакта о нейтралитете.

Образ «Хиросимы и Нагасаки»

После «победы над милитаристской Японией» имидж поменялся опять. Трудно сказать, насколько реальными советское руководство считало перспективы коммунистической революции в Японии или ее мирную трансформацию по социалистическому пути, однако советская политика и советская пропаганда прилагали очевидные усилия, чтобы «оторвать» Японию от США и их союзников. В имидже Японии, а затем и в ее образе начинают звучать темы оккупации и атомных бомбардировок, призванные пробудить симпатию к «простым японцам», которые стали жертвой сначала собственных милитаристов, а затем американских империалистов. Образ «Хиросимы и Нагасаки» накрепко засел в сознании россиян до настоящего времени. Многие из них искренне не понимают, как и почему японцы «простили» американцам ужасы атомной бомбардировки и в то же время никак не могут «простить» России, причем уже давно не Советской, сибирский плен Квантунской армии и пресловутые «северные территории». Для правильного понимания образа Японии в русском сознании этот момент очень важен.

Многие искренне не понимают, как и почему японцы «простили» американцам ужасы атомной бомбардировки и в то же время никак не могут «простить» России, причем уже давно не Советской, сибирский плен Квантунской армии и пресловутые «северные территории»

«Оттепель», начавшаяся в Советском Союзе в середине 1950-х годов, в сравнительно малой степени затронула общественно-политическую сферу, зато ярко проявилась в сфере культуры и искусства. Степень контроля над информацией была тотальной, но сам контроль смягчился. В Советском Союзе стали издаваться произведения не только писателей-коммунистов и апологетов советской системы, но и таких «буржуазных» авторов, как Кавабата Ясунари, если говорить о японцах. Появилось много переводов, причем хороших, классической литературы и прозы нового времени. Из известных современных писателей под запретом оказался только Мисима Юкио – исключительно в силу политических, а не литературных причин. Огромной популярностью пользовалось японское кино, например, фильмы Акиры Куросавы. Вторую жизнь обрели собранные еще до революции коллекции японского искусства, включая собрание Китаева. Стали выходить книги о современной Японии, содержавшие не только политизированную пропаганду. Классический пример – «Ветка сакуры» Всеволода Овчинникова.

Имидж технической супердержавы

Еще один важный фактор формирования образа Японии в советское время – технический и даже бытовой. Японский радиоприемник, стереопроигрыватель, кассетный аудиомагнитофон, затем видеомагнитофон были мечтой каждой советской семьи, а их наличие в доме – показателем материальной обеспеченности и социальной успешности. В 1970-е годы окончательно сформировался образ Японии как технической супердержавы и одновременно страны, где эти блага широко доступны в быту, если не вообще каждому. Одно дело – космический корабль или атомный ледокол, это где-то далеко. Совсем другое дело – магнитофон, тостер или игрушечный робот (у меня был такой в детстве, и я им очень гордился). Сейчас этот компонент не играет большой роли, но важен для понимания эволюции и динамики образа.

В целом образ Японии в сознании советских людей снова стал положительным и привлекательным, хотя – в силу ограниченности доступа к информации – остался мифологизированным. Благоприятным стал и моделируемый сверху имидж Японии – намного более благоприятным, чем имидж США как флагмана «мирового империализма», Великобритании как колониальной в прошлом и «неоколониалистской» в настоящее время страны, Западной Германии, в которой подчеркивались «реваншистские» тенденции. У советского руководства на это были свои причины: оно боялось милитаризации Японии и нормализации ее отношений с Китаем Мао Цзэдуна, который все более открыто проводил враждебную Москве политику.

Надежда на развитие контактов

«Милитаризация Японии» – разумеется, под руководством США – стала одним из фетишей советской пропаганды, который жив до сих пор, правда, в основном среди людей, не способных к анализу получаемой информации. Одновременно подчеркивалась борьба «прогрессивных сил» и «простых японцев» за мир. Моделируемый имидж Японии стал заметно портиться лишь на новом витке «холодной войны» в начале 1980-х годов. Но к этому времени положительный образ Японии в русском сознании был настолько силен, а официальная пропаганда настолько дискредитировала себя, что ей уже мало кто верил.

Образ Японии в государственном имиджмейкинге последнего советского периода был сугубо положительным, но официальный Токио не использовал эту возможность

Горбачевская перестройка была с воодушевлением воспринята и в Советском Союзе, и за его пределами. Появилась надежда на расширение контактов с заграницей, на смягчение, а затем и отмену жесткого идеологического контроля и цензурных запретов, на диалог с другими странами и возможность увидеть их своими глазами. Образ Японии в государственном имиджмейкинге последнего советского периода был сугубо положительным, но официальный Токио не использовал эту возможность. Точнее, использовал, но только в одном направлении – донести до советских людей «правду о северных территориях». К чему это привело четверть века спустя, мы видим сегодня.

Эти события развивались на моих глазах. Я поступил в Институт стран Азии и Африки при МГУ и начал изучать японский язык как раз в 1985 году, когда началась перестройка. Мои первые научные работы были опубликованы в 1989-1990 годах, когда уже не было цензуры. Я всегда имел возможность писать и говорить то, что действительно думаю. Первая моя опубликованная серьезная статья была посвящена Борису Пильняку и его книгам о Японии, а первая републикация «Корней японского солнца» была сделана с моего экземпляра.

На моих глазах произошли удивительные вещи. С одной стороны, прекратил свое существование идеологически детерминированный и моделируемый сверху имидж Японии для внутрироссийского употребления. С другой стороны, Япония получила возможность моделировать свой имидж в России. Это работа и Японского фонда, помогавшему российскому японоведению, которое в 1990-е годы было брошено на произвол судьбы. Тогда мы выжили прежде всего благодаря этому фонду.

Конец «японского бума»

В этих условиях образ Японии в головах россиян претерпел интересные и неожиданные метаморфозы. Даже затрудняюсь, что и в каком порядке перечислить. Все разрешили, все стало можно. Издавалось огромное количество книг о Японии, старых и новых, написанных русскими, японскими и иностранными авторами, хорошо и плохо переведенных, ценных и вздорных. Затем пошла настоящая лавина информации через интернет. Появилась возможность поехать в Японию – в качестве туриста или стажера, на учебу или на работу, причем это уже не было привилегией номенклатуры, как в советское время. В образе Японии очень большую роль стали играть боевые искусства, а затем японская кухня, даже если ее готовили не японские повара, а названия блюд кое-как переводились с английского языка. Про манга и аниме я уже не говорю.

Япония проводила и продолжает проводить в России культурную дипломатию, то есть целенаправленный имиджмейкинг. Но лично у меня сложилось устойчивое впечатление, что на образ Японии в головах россиян этот процесс влияет не очень сильно

Все эти годы Япония проводила и продолжает проводить в России культурную дипломатию, то есть целенаправленный имиджмейкинг. Но лично у меня сложилось устойчивое впечатление, что на образ Японии в головах россиян этот процесс влияет не очень сильно. Японская кухня настолько прочно вошла в их меню, что перестала быть экзотикой и не вызывает никакого дополнительного интереса к Японии, а потому перестала быть фактором имиджмейкинга. Далеко не всем россиянам интересны манга и аниме и далеко не все считают, что это помогает пиару Японии, во всяком случае в России. В последнее время, особенно в интернетной блогосфере, вылезают наружу химеры времен не то что холодной войны, а сталинского режима. Книги о российско-японских военных конфликтах и конфронтациях продаются хорошо, а о дружбе и сотрудничестве – плохо. Впрочем, в Японии – то же самое. И это меня тревожит.

«Японский бум» в России, отмеченный в начале 2000-х годов, завершился окончательно и вряд ли повторится. Интерес к Японии падает, но падает с высокого уровня и пока велик. Россияне все еще хотят знать о Японии, причем от профессионалов, а не от пропагандистов. Хорошо бы, чтобы и японцы хотели больше знать о России и обращались для этого к специалистам, а не к ветеранам «имиджевых войн».

© www.ci-journal.ru
(Фото: ajjoelle, sxc.hu; kazagrandy.livejournal.com; Okinawa Soba, flickr.com;
clix, sxc.hu; mordicuac, flickr.com; Robson Oliveira, sxc.hu)

Обсудить статью на prorenome.livejournal.ru

 

 

Заметки на полях:

День памяти Александра Панкрухина Академия имиджелогии приглашает на День памяти Александра Панкрухина 31 мая 2014 года в 11.00. Мероприятие …

Москва и Лондон пострадали от ухудшившейся репутации Москва за последние полгода опустилась в рейтинге мировых финансовых центров на 4 позиции, заняв 73-е место. …

WWF и «Тетра Пак» объявили конкурс для молодых дизайнеров Компания «Тетра Пак» при информационной поддержке организации WWF приглашает молодых дизайнеров …

Лучшие сотрудники «Макдоналдса» поменялись местами со звездами музыки и спорта Звезды музыки и спорта с большим интересом приняли предложение поработать в команде официального …

В июне в Москве пройдет конференция PR Drivers 2013 Конференция амбициозных PR-директоров соберет ведущих профи бизнес-пиара. Будут обсуждаться только …

SPN Ogilvy представило бренд-бук «торгово-замечательного центра» «Жемчужная Плаза» Лаконичный и элегантный стиль «Жемчужной Плазы» был создан SPN Ogilvy с помощью использования паттернов …

В июне в Санкт-Петербурге пройдет конференция по маркетингу Digitale Программа конференции разбита на 5 тематических секций: «Стратегия», «Коммуникации», «Без …

1 сентября стартует «Eventиада-2013» Второй всероссийский студенческий конкурс проектов в сфере организации мероприятий, специальных акций и BTL-…

Найдены причины слабой заинтересованности прессы в освещении КСО Роль СМИ в освещении корпоративной социальной ответственности обсудили в марте на круглом столе «…

далее ››